Подняться со скрипом, стоять под душем, бороться с беспорядком, царящим в голове и за её пределами. И две с половиной ложки сахара - в чай.
The world is mine, казалось бы, только вот того, чего надо - всегда в дефиците. Мне вон то красненькое в фиолетовую полосочку, пожалуйста. Да-да, с чернильными пятнами по бокам.
Душевный авитаминоз, должно быть.

Хочу очки, как у Роджера Уотерса - чёрные и огромные, сквозь которые невозможно разглядеть зрачки, как у лётчика. Oни так и называются: aviator sunglasses. У меня - жалкое подобие. Сквозь них мир не становится ни розовым, ни даже чёрным - он вообще не меняется. И Виталий Александрович без проблем может видеть мои зрачки: немые, застывшие, остановившиеся на нём с робостью и недоверием.

И снова дождь по стеклу, рисунки на салфетках в кофейне, футбол на большом экране. И в ручке кончаются чернила. Как неожиданно и пунктуально.
С.Б. приносит мне кофе, наклоняется, и в белоснежном воротнике рубашки блестит крест. "Ты действительно веришь в Бога?" Неопределённое движение плечами - как ответ на вопрос. И снова тишина. И снова "Хочешь, уйдём отсюда?". Замедленный кивок, сумка через плечо и сигареты - в кармане джинс. Не мои, ну и что же. С.Б. галантно тащит мой зонтик и мой пакет с книгами. Жмёмся к выступающим балконам, мёрзнем, смеёмся невпопад... Дождь - градом, огромными каплями по рукам, заляпанные грязью автобусы - линией через кольцо. Прощаемся у подъезда - забираю зонтик и пакет, забываю отдать сигареты. Улыбается. Ждёт чего-то. Расходимся - неловко, без слов.

Дома - сумку на стул, пирожки и чай с земляникой.