В Солт-Лейк-Сити воздух плавится от жары, разноцветные тюльпаны чахнут от зноя, а в центре города воздышается огромный мормонский храм в готическом стиле, увенчанный шестью высокими башенками с пинаклями и золотой статуей ангела Морони на самом высоком шпиле, извещающего мир о втором пришествии Спасителя. По парку при храме гуляют семьи с детьми, но двери храма остаются закрытыми: чтобы войти в священное место, нужно подать заявку в письменном виде и иметь рекомендации от уважаемых членов церкви. "Чёртовы бюрократы!" - в сердцах говорит Б., а я смеюсь в кулачок, припоминая сцену из Игры Престолов, в которой, кажется, уместилась вся суть бюрократии.

Вечером музыканты устраиваются смотреть канал Дискавери, прихватив холодное пиво и чипсы, а я залезаю на свою полку в автобусе, закрываюсь от всего мира шторкой и дочитываю "Другую машинистку" Сюзанны Ринделл. Музыканты шумят и хохочут, перебивают друг друга, бросаются подушками, разбрасывают по ковру пепел от сигарет и крошки от крекеров, до хрипоты спорят друг с другом о том, целесообразно ли содержать дома живого енота, дурачатся и танцуют под дурные песни по радио. Раз или два М. и Б. по-братски желают друг другу смерти, но пять минут спустя уже смеются над какой-нибудь шуткой, понятной только им двоим. Автобус быстро наполняется ароматами пива, специй, табака, мужского одеколона и курочки на пару. В полночь М. приносит мне большой кусок пиццы с оливками, автобус пыхтит и переваливается с боку на бок, а наш стеснительный гитарист ложится спать не только в одежде, но и в носках, пока его друзья спокойно расхаживают по автобусу в одних трусах.

За ночь мы пересекаем границы трёх штатов - Юты, Вайоминга и Колорадо. Со всех сторон от дороги вытягиваются бескрайние луга и пастбища, маленькие ранчо и ряды огромных грузовиков у обочины, поблёскивающие в свете фар хромированным железом. Время от времени тут и там проносятся крошечные городки со смешными названиями: "Маленькая Америка", "Красная пустыня", "Зелёная Река", "Лосиная гора", "Лиловый шалфей". Однажды я просыпаюсь посреди ночи, встревоженная ослепительным жёлтым светом и странной тишиной вокруг, и долго соображаю, в какой части света я нахожусь: наш водитель остановился на полдороге, чтобы заправить автобус, и вокруг нет ничего, кроме старой каменоломни, бескрайних равнин, поросших сухим рыжеватым кустарником, да низкого тёмного неба, накрывшего мир тяжёлым лоснящимся бархатом.

Утром нас будит эхо паровозного гудка - глухое, протяжное, клокочущее, оно бьётся о стены каньона со всех четырёх сторон сразу, словно упругий теннисный мячик, выплёскивается через край, как вскипевший бульон. За окном светает, сквозь туман проступают долговязые силуэты гор, изумрудные луга, извилистые горные дороги, поля, заросшие оранжевой мальвой, молочаем, альпийскими маргаритками и дикой смородиной, крутые обрывы и ущелья, на дне которых то блестят хрустальной гладью чистые горные озёра, то бегут и пенятся быстрые горные реки. Дороги крутые и узкие, петляют вокруг гор; одно неловкое движение - и покатишься вниз, и упадёшь на дно ущелья кверху брюхом; страшно и завораживающе одновременно.

Мы приезжаем на фестиваль в маленький городок, переходим Медвежий ручей по деревянному мостику, я смеюсь от страха и держусь за крепкое плечо Б., чтобы не потерять равновесие. Долго бредём по зигзагообразной тропе в гору, встречаем любопытного бурундука, ящерицу без хвоста и дикого лося с ветвистыми рогами, спустившегося к ручью, чтобы утолить жажду. Вода в ручье прозрачная, чистая и ледяная, искрится на солнце, журчит, пузырится, проворно скользит по гладким булыжникам, устилающим дно ручья. Кое-где лес подходит совсем близко к ручью, ветви деревьев смыкаются над водой, а покатые холмы, поросшие лохматой травой, обрываются прямо в воду. Поднимаемся к водопаду Свадебная Фата, рассматриваем пёстрых куропаток в бинокль, сражаемся на сухих ветках, как на шпагах. На обратном пути встречаем двух рыбаков - отца и сына - с удочками на плечах, двух немецких путешественников с внушительными рюкзаками, загорелого егеря со старой пастушьей собакой, которая дружелюбно машет хвостом и подставляет под наши руки свой плюгавый загривок.

читать дальшеМы заходим в крошечный магазинчик и покупаем белый джин из ягод можжевельника, кориандра и фенхеля, персиковый брэнди с семейной фермы на западном склоне скалистых гор, настойку из шалфея (на бутылке нарисована голая ведьма на метле), варенье с ежевикой и бурбоном, джем с малиной, виски и копчёным красным перцем, сосновый сироп, чай из засушенных горных трав и цветов, мягкий козий сыр с зелёными оливками, острые маринованные огурцы с укропом, чесноком и хреном, апельсиновый джем с анисом с маленького ликёро-водочного завода Leopold Bros, тёмный шоколад Mid Mountain Blend. На стенах магазинчика - полки с пустыми бутылками из-под виски, чучела животных, пожелтевшие газетные вырезки, акварельные пейзажи в старых деревянных рамах, портреты незнакомцев с сухими, подёрнутыми северным ветром лицами.

Жизнь в городке течёт медленно, жители знают друг друга по именам, а местная мэрия размещается в одноэтажном деревянном доме с колоколом на крыше. Местные жители с радостью делятся с нами всем, что по их мнению обязательно нужно знать об этом удивительном месте: здесь придумали первый чизбургер (да, на самом деле чизбургер придумали в Лос-Анджелесе, но наивные калифорнийцы не догадались зарегистрировать идею как товарный знак, а мы догадались!); здесь варят отменное ледяное пиво и выращивают самую крепкую марихуану (кстати, вам не отсыпать?); местные реки богаты форелью, рестораны - лосиным и бизоньим мясом, а в ущельях можно найти чистейший аквамарин; большинство птиц зимой покидают эти места, потому что зимы здесь слишком суровы, а жители окрестных деревушек каждый февраль собираются на городской площади, чтобы отметить Frozen Dead Guy Day - безумный праздник, напоминающий весёлые поминки: много лет назад здесь умер старик, а его эксцентричные родственники годами хранили тело в холодильнике, и теперь сердобольные жители каждый год поминают дедулю, устраивая коллективный заплыв в ледяном озере и марафон по несению гроба (!).

Горный воздух такой густой, что трудно дышать, но вскоре моё подсознание уже рисует радужные картины: я переежаю от суетливой городской жизни в местную лесную общину, каждый день собираю клубнику с куста, плету косы лохматым босым детям, считаю веснушки на спине М. (он переезжает вместе со мной, и это даже не обсуждается - кто ещё научит меня свободной хипповской любви?), танцую с патлатыми бородатыми незнакомцами при свете луны, бью в барабан и никогда не вспоминаю свою прошлую жизнь, полную забот и тревог.

На фестивале встречаем Сэмира Гэдхи; он улыбается и вспоминает, как во время нашей поездки по Южной Америке рассказывал мне о любимом индийской ресторане, где тебе всё время подкладывают добавки, пока ты не встанешь из-за стола и не скажешь решительно: "Нет! Хватит!" Я знакомлюсь с бойфрендом нашего фотографа - рыжим американцем по имени Джеймс; Джеймс весел, хулиганист, мягок телом и бородат; он курит самокрутки, легко раздевается перед людьми и с удовольствием демонстрирует свои многочисленные татуировки (на правом плече у Джеймса - серп и молот, не меньше); "Я социалист" - с гордостью говорит Джеймс. Вечером устраиваемся за столиком в кафе, заказываем бургеры, картофель-фри, салат с персиками и холодную колу. "Мне нужны деньги, а не чувства!" - кричит в трубку девушка за соседним столиком, лихорадочно помешивая свой кофе.

Хэдлайнеры фестиваля - Pearl Jam - зачем-то просят у организаторов дополнительные биотуалеты, и запрещают другим музыкантам приближаться к кабинкам. Мы смеёмся и строим предположения, чем именно больны вашингтонские рокеры, а потом играем самый громкий сет вечера: "who's the king now?" После концерта я обрабатываю раны на спине М., оставшиеся от ногтей поклонниц, а потом принимаю душ в деревянной кабинке без потолка, умоляя Вселенную только об одном: не стать следующим инженером Щукиным. "You're the honey in my tea" - поёт М., указывая на меня пальцем, музыканты воруют мой лак для ногтей, за окном проплывают изумрудные луга и берёзовые рощи, а я лежу на своей полке в автобусе, прислушиваюсь к ночным шорохам и представляю, как где-то далеко-далеко, в деревянном домике в сказочном лесу, спят лохматые босые дети, которым я заплела косы.